(1869-1905)
"Я не знаю, зачем упрекают меня..."
Очарование
"Кто — счастья ждет, кто — просит славы..."
Лионель
"В моем незнанье — так много веры..."
Восточные облака
В наши дни
В конце 1891г. Мирра Лохвицкая вышла замуж. Осенью 1898г. семья обосновалась в Петербурге. Детей у поэтессы было пятеро, все — мальчики. По единодушному свидетельству мемуаристов, несмотря на "смелость" своей любовной лирики, в жизни Лохвицкая была "самой целомудренной замужней дамой Петербурга", верной женой и добродетельной матерью.
Первый сборник стихотворений Лохвицкой вышел в 1896г. и был удостоен Пушкинской премии. Последующие сборники, все называвшиеся "Стихотворения" и различавшиеся только порядковыми номерами, выходили в 1898, 1900, 1903 и 1904 гг. Третий и четвертый сборники были удостоены почетного отзыва Академии наук.
 |
М.А.Лохвицкая (Жиберъ). Стихотворенiя. Томъ IV. 1900—1902. С.Петербургъ, 1903 |
В кругу друзей Лохвицкую окружала своеобразная аура всеобщей легкой влюбленности. Хотя внешность непосредственного отношения к литературе не имеет, в ее случае она сыграла свою важную, хотя и неоднозначную роль. Классический портрет поэтессы дает в воспоминаниях И.А.Бунин: "И все в ней было прелестно: звук голоса, живость речи, блеск глаз, эта милая легкая шутливость... Особенно прекрасен был цвет ее лица: матовый, ровный, подобный цвету крымского яблока".
Мемуаристы подчеркивают некоторую экзотичность ее облика, соответствующую экзотичности ее поэзии. На начальном этапе литературной карьеры эффектная внешность, вероятно, помогла Лохвицкой, но впоследствии она же стала препятствием к пониманию ее поэзии. Далеко не все хотели видеть, что внешняя привлекательность сочетается в поэтессе с живым умом, который со временем вся яснее стал обнаруживать себя в ее лирике. Драма Лохвицкой — обычная драма красивой женщины, в которой отказываются замечать что бы то ни было помимо красоты.
Много предположений и домыслов у исследователей биографии и творчества поэтессы вызывал и продолжает вызывать её "роман" с К.Бальмонтом (в частности, ему адресовано стихотворение "Лионель"). По всей видимости, чувства поэтов были взаимными, причем со стороны Лохвицкой оно было, пожалуй, даже более глубоким и серьезным, но она, по причине своего семейного положения и религиозных убеждений, старалась подавить это чувство в жизни, давая ему проявиться лишь в творчестве. Бальмонт же, в те годы увлеченный идеями Ницше о "сверхчеловечестве", стремясь, согласно модернистским принципам, к слиянию творчества с жизнью, своими многочисленными стихотворными обращениями непрерывно расшатывал нестабильное душевное равновесие, которого поэтесса с большим трудом добивалась. Стихотворная перекличка Бальмонта и Лохвицкой, в начале знакомства полная взаимного восторга, со временем превращается в своего рода поединок. Для Лохвицкой последствия оказались трагичны: результатом стали болезненные трансформации психики (на грани душевного расстройства), в конечном итоге приведшие к преждевременной смерти.
Здоровье Лохвицкой заметно ухудшается с конца 1890-х гг. Она часто болеет, жалуется на боли в сердце, хроническую депрессию, ночные кошмары. В декабре 1904г. болезнь дала обострение, в 1905 году поэтесса была уже практически прикована к постели.
Могила Мирры Лохвицкой на Никольском кладбище сохранилась, но состояние ее оставляет желать лучшего. Надпись на надгробном памятнике гласит: "Мария Александровна Жибер — "М.А.Лохвицкая" — Родилась 19 ноября 1869г. Скончалась 27 августа 1905г.". Никаких указаний на то, что она была поэтом, нет, и потому могила не привлекает к себе внимания.
По материалам сайта Миррэлия.
Тексты стихотворений взяты оттуда же.
Я не знаю, зачем упрекают меня,
Что в созданьях моих слишком много огня,
Что стремлюсь я навстречу живому лучу
И наветам унынья внимать не хочу.
Что блещу я царицей в нарядных стихах
С диадемой на пышных моих волосах,
Что из рифм я себе ожерелье плету,
Что пою я любовь, что пою красоту.
Но бессмертья я смертью своей не куплю
И для песен я звонкие песни люблю
И безумью ничтожных мечтаний моих
Не изменит мой жгучий, мой женственный стих.
1896-1898
Синевато-черные ресницы,
Бросив тень на бледные черты,
Знойных грез рождают вереницы,
И роятся страстные мечты.
И огонь несбыточной надежды
В этот миг горит в моей груди...
О, оставь опущенными вежды,
Тайну чар нарушить погоди!
Тайнам чар душа отдаться рада,
Ждать и жаждать чуда — мой удел,
И меня волнует больше взгляда
Эта тень колеблющихся стрел.
1896-1898
Кто — счастья ждет, кто — просит славы,
Кто — ищет почестей и битв,
Кто — жаждет бешеной забавы,
Кто — умиления молитв.
А я — все ложные виденья,
Как вздорный бред угасших дней,
Отдам за негу пробужденья,
О друг мой, на груди твоей.
1896-1898
Лионель, певец луны,
Видит призрачные сны,
Зыбь болотного огня,
Трепет листьев и — меня.
Кроют мысли торжество
Строфы легкие его,
Нежат слух, и дышит в них
Запах лилий водяных.
Лионель, мой милый брат,
Любит меркнущий закат,
Ловит бледные следы
Пролетающей звезды.
Жадно пьет его душа
Тихий шорох камыша,
Крики чаек, плеск волны,
Вздохи "вольной тишины".
Лионель, любимец мой,
Днем бесстрастный и немой,
Оживает в мгле ночной
С лунным светом и — со мной.
И когда я запою,
Он забудет грусть свою,
И прижмет к устам свирель
Мой певец, мой Лионель.
1896-1898
В моем незнанье — так много веры
В расцвет весенний грядущих дней;
Мои надежды, мои химеры
Тем ярче светят, чем мрак темней.
В моем молчанье — так много муки,
Страданий гордых, незримых слез
Ночей бессонных, веков разлуки,
Неразделенных, сожженных грез.
В моем безумье — так много счастья,
Восторгов жадных, могучих сил,
Что сердцу страшен покой бесстрастья,
Как мертвый холод немых могил.
Но щит мне крепкий — в моем незнанье
От страха смерти и бытия,
В моем молчанье — мое призванье,
Мое безумье — любовь моя.
1898-1900
Правда ли, что Мирра Лохвицкая,
поэтесса в общем плохонькая,
устарела, как лорнет?
В чем-то да,
а в чем-то нет.
И во мне полно плохейщины
и банальщины вдвойне,
но за что-то любят женщины —
значит, что-то есть во мне.
И судьба ее побаловала
страстью полуБога-Бальмонта,
вкусом как бы самого
Александра свет Сергеевича,
премии посмертно сеющего
нам от щедрости его.
Смесь вакханки и Матрены,
чуть цыганки и матроны.
"Кто по нраву — ночь его" —
всем стихи журчали мило,
но, играя в сверхкумира,
глубоко страдала Мирра,
что от женщины-вампира
в ней на деле — ничего.
Как бы мне увидеть Миррочку,
напроситься к ней на выручку,
чтобы стали мы впритирочку
на двоих — один поэт,
под один нырнули плед.
Оба мы многосемейные
с нашей русскою Сафо.
Но, в любви благоговейные,
постоянно мы влюблейные,
непредвиденно в кого.
Мы бы с ней высокопарили,
опрощаясь без стыда,
потому что оба — парии,
а совсем не господа.
По плечам струились локонцы
в бальной полунаготе,
когда мимо Мирра Лохвицкая
проплывала в декольте.
Уцелев от склепа Ленина
и от камеры ЧК,
Северяниным осклепена
наша Мирра-Миррочка.
Идут, идут небесные верблюды,
По синеве вздымая дымный прах.
Жемчужин-слез сверкающие груды
Несут они на белых раменах.
В вечерний час, по розовой пустыне,
Бесследный путь оставив за собой,
К надзвездной Мекке, к призрачной Медине
Спешат они, гонимые судьбой.
О, плачьте, плачьте! Счет ведется строго.
Истают дни, как утренний туман, —
Но жемчуг слез в сокровищницу Бога
Перенесет воздушный караван.
1898-1900
Что за нравы, что за время!
Все лениво тащат бремя,
Не мечтая об ином.
Скучно в их собраньях сонных,
В их забавах обыденных,
В их веселье напускном.
Мы, застыв в желаньях скромных,
Ищем красок полутемных,
Ненавидя мрак и свет.
Нас не манит призрак счастья,
Торжества и самовластья,
В наших снах видений нет.
Все исчезло без возврата.
Где сиявшие когда-то
В ореоле золотом?
Те, что шли к заветной цели,
Что на пытке не бледнели,
Не стонали под кнутом?
Где не знавшие печалей,
В диком блеске вакханалий
Прожигавшие года?
Где вы, люди? — Мимо, мимо!
Все ушло невозвратимо,
Все угасло без следа.
И на радость лицемерам
Жизнь ползет в тумане сером
Безответна и глуха.
Вера спит. Молчит наука.
И царит над нами скука,
Мать порока и греха.
1898-1900
